Завещание веков - Страница 74

— Он что, не может присесть, ваш громила? — спросила Жаклин, ткнув пальцем в телохранителя.

— Я схожу за стулом на кухню, — парировал Баджи с улыбкой.

Он ушел, покачивая головой.

Мы все трое очень устали и проголодались, но явились мы сюда не отдыхать, и главным было одно — ускорить наше расследование. Я решил запустить пробный шар.

— Софи сказала мне, что вы изучали одновременно математику и искусство, — вежливо произнес я, поворачиваясь к Жаклин. — Это поразительно!

— Не так уж и поразительно.

— Но все же… Как переходят от математики к истории искусств?

Баджи вернулся со стулом и сел напротив нас. Жаклин посмотрела на него с некоторым замешательством. В воздухе ощущалось напряжение. Подруга Софи, очевидно, чувствовала себя не в своей тарелке — ей было непривычно видеть в своей квартире такого громилу…

— Ну, я изучала математику и высшую, и специальную, — ответила она. — Потом защитила докторскую и тут поняла, что не смогу полностью реализовать себя в этой сфере. У меня всегда было особое отношение к математике…

— То есть?

— Трудно объяснить… Вы любите музыку?

— Да.

Софи насмешливо взглянула на меня:

— Дамьен тащится от группы «Дип Перпл»!

— Прекрасно! — возразила Жаклин. — Когда вы слушаете какой-нибудь отрывок, случается ли вам дрожать, покрываться куриной кожей? Входить почти в транс под воздействием музыки?

— Гм, да, — робко признался я и пригубил бренди из стакана.

— Что ж, как ни странно это может показаться, я испытываю нечто подобное, когда решаю сложную математическую задачу.

— Неужели?

— Да. Это вас удивляет?

— Гм, математика, знаете ли… У меня от нее скорее появлялись прыщи.

— Жаль. Для меня математика — нечто вроде религии. Это трудно объяснить, я знаю… Но, видите ли, математику так скверно преподают в школе, что все забыли о ее магии. Вот, к примеру, «Музыкальное приношение» Баха. Эта вещица — великолепный образец двусторонней симметрии.

Я глупо улыбнулся:

— То есть?

— Если хотите, это своего рода канон. Две части пьесы полностью симметричны относительно друг друга.

— Вы хотите сказать, что каждая часть являет собой полную противоположность другой? — спросил я с интересом.

— Именно. Такой своеобразный музыкальный палиндром. Это может показаться совершенно искусственным, это словно чистая математика, но вещь-то роскошная! И в сущности, здесь нет ничего удивительного. Законы гармонии — это законы физики и математики. Полное совпадение квинты со своей тоникой — это не вопрос вкуса, культуры или условных правил. Это закон природы. Две частоты совпадают, сливаются и, будучи сыграны вместе, начинают естественным образом звучать дольше. В природе есть математика, в природе есть эстетика… Искусство, подобно математике, позволяет нам распознать ритм вещей, внутреннюю структуру всех наших систем. Вы понимаете?

Она говорила с таким страстным увлечением, что я залюбовался ею, хотя и не был уверен, что вполне понимаю, куда она клонит.

— У математиков и художников одинаковый подход. Мы стараемся осмыслить мир. Открыть рутинные связи, переплетения, тайную структуру вещей.

— Понятно, — сказал я.

— В общем, именно тогда я увидела мостик между математикой и эстетикой. Совершенно очевидную связь. И вместо того, чтобы просто писать диссертацию по математике, я решила пока завершить с ней и приступить к изучению искусства. Меня сразу увлекла эпоха Ренессанса и особенно Леонардо да Винчи.

— Большая удача для нас, — вставил я.

— Вы знаете, что говорил Леонардо? Non mi legga chi non e matematico.

— Никому, кроме математика, не позволяйте читать меня, — перевел Баджи, застывший на своем стуле.

Жаклин взглянула на него с изумлением.

— Да. Короче говоря, если вы хоть немного знакомы с жизнью Леонардо, — продолжила она, — тогда мысль об очевидной связи между искусством и математикой не должна казаться вам такой уж странной…

— Нет, конечно, — согласился я. — Но мы говорим о шестнадцатом веке. Тогда в математике было нечто романтичное. Сейчас дело обстоит иначе.

— Вы заблуждаетесь! Именно это и является объектом моих исследований, дорогуша! Системы хаоса в искусстве, философии и математике.

— Как?

Она с досадой возвела глаза к потолку:

— Теория хаоса! Это величайшая революция в физике и математике после теории относительности и квантовой механики, Вы же наверняка слышали о теории хаоса?

— Конечно…

— Уже давно ученые стремятся понять некоторые повседневные явления, которые внешне кажутся необъяснимыми ввиду своей прерывности и бессистемности.

— Например?

— Как образуются облака? Как объяснить перемены климата? Какому закону подчиняется поднимающийся в воздух дымок сигареты?

— Ну, случаю, это же очевидно.

— Нет! Хаосу. В общих чертах, мельчайшее изменение, мельчайшее отклонение в самом начале формирования системы может вызвать радикальную трансформацию в конце.

— Понимаю. Крохотная случайность — и все может измениться. Отсюда знаменитая история о том, как бабочка взмахивает крыльями.

— Совершенно верно. Бабочка взмахивает крыльями в Японии, сотрясая тем самым воздух, и этого достаточно, чтобы вызвать штормовую волну, которая через месяц обрушится на побережье Соединенных Штатов.

— Красиво.

— Не правда ли?

— И как это связано с искусством?

— А вы прочтите мою диссертацию!

— С удовольствием, однако не сегодня вечером…