Завещание веков - Страница 38

Надолго задержавшись под душем и проглотив сэндвич, который оказался куда лучше, чем мне представлялось, я устроился рядом с Софи, между двумя окнами, откуда видна была маленькая терраса частного дома, и журналистка возбужденно рассказала о том, что ей удалось обнаружить:

— Посмотрите, рукопись подлинная!

Я бережно взял ее в руки. Она была не тяжелой и казалась очень хрупкой. Я вдруг осознал, что ей полтысячи лет. Сколько понадобилось совпадений, чтобы эти листочки дошли до меня сквозь века? Я почти содрогался при мысли об этом уникальном документе, который словно соединял нас через столетия с давно покойным автором.

Веленевая бумага была с кракелюрами, влага оставила на ней множество пятен. Рукопись насчитывала около тридцати страниц, исписанных только с лицевой стороны четким почерком. Местами буквы расплылись. Миниатюр не было — только рисунки красными чернилами на полях. Я перевернул несколько страниц, вслушиваясь в их шелест. Насколько я мог судить, рукопись действительно принадлежала Дюреру.

— Это не все. На обороте «Джоконды» есть заметка. Написана зеркальным способом и, как я полагаю, рукой вашего отца.

— Или Леонардо да Винчи, — с иронией произнес я.

— Очень смешно. Я поискала в сети: оказалось, что это шифр микрофильма, который хранится в Национальной библиотеке.

— В отеле есть доступ к Интернету? — удивился я.

— Разумеется! Прекратите перебивать меня! Нам нужно пойти в библиотеку и посмотреть этот микрофильм. Что касается рукописи Дюрера, то она… Как бы это выразить? Она чрезвычайно поучительна! Я не все понимаю, и мне просто необходим немецко-французский словарь!

Она была в крайнем возбуждении, и мне это очень нравилось, но одновременно слегка нервировало. Сам я с трудом мог поверить в то, что держу в руках текст, написанный немецким художником в XVI веке…

— Пока мне удалось разобрать лишь то, — продолжала она, — что Леонардо да Винчи якобы открыл тайну Йорденского камня и доверился Дюреру, который каким-то образом зашифровал ее в своей гравюре «Меланхолия»… Улавливаете?

— Отчасти…

— В тексте, который я сейчас пытаюсь перевести, говорится о неком послании Иисуса человечеству… Я не все понимаю, но это захватывающе!

— Я думал, вы атеистка…

— А при чем тут это?

— Если вы атеистка, чем может заинтересовать вас послание Иисуса?

— Я не верю в Бога, но это вовсе не означает, будто у меня есть сомнения в существовании Иисуса! Это был конечно же необыкновенный человек. И не нужно делать из него сына Божьего, потому что в его речах, хоть и дошедших до нас в искаженном виде, содержится подлинный философский смысл.

— Ну, раз вы это говорите… Что еще вы обнаружили? — настойчиво спросил я, разглядывая рукопись.

— Послушайте, Дамьен, раздобудьте мне словарь, и через несколько часов я расскажу вам много больше.

— А что с «Джокондой»?

— Ах да, «Джоконда»! Посмотрите, — сказала она, показывая мне картину, которая была в довольно жалком состоянии. — Вы ничего не замечаете?

— Хм… замечаю, что она наполовину обгорела, — пошутил я.

— Посмотрите хорошенько! Почти везде есть карандашные пометки. Маленькие круги. Я их сосчитала. Примерно тридцать кружков по всей поверхности картины.

Я склонился над картиной и действительно увидел кружки, которые, вероятно, были сделаны с помощью циркуля.

— Любопытно, — сказал я, потирая щеку.

— Это самое малое, что можно сказать. Я не знаю, что это такое, но уверена, что это не случайность. Ваш отец пытался что-то найти в «Джоконде».

— Вы успели заглянуть в заметки отца?

— Да, но там много сокращений, все очень сложно. Думаю, мне будет легче расшифровать его записи, когда я переведу текст Дюрера, потому что ваш отец неоднократно на него ссылается.

— Да, планы у вас большие. А как быть с жандармами?

— Пока они не знают, где мы.

— Именно это меня и беспокоит! Я позвоню им.

— Вы с ума сошли? Нет, сначала надо разгадать тайну, а уж потом мы все расскажем фараонам.

— Это вы с ума сошли! Лично я не хочу угодить в тюрьму!

Я взял свой мобильник и набрал номер комиссариата Горда. Софи тут же вырвала телефон у меня из рук и отключила.

— Двое суток! Через сорок восемь часов, если мы ничего не обнаружим, позвоним фараонам. В конце концов, в чем нас можно упрекнуть? Если мы позвоним сейчас, можете распрощаться с тайной вашего отца.

Я тяжело вздохнул. Она была крайне возбуждена, тогда как я был скорее напуган.

— Жандарм специально просил меня предупредить его, если я надумаю уехать из Горда.

Софи безнадежно тряхнула головой и с досадой протянула мне мобильник.

— Вы ничтожество!

Я взял телефон и вновь набрал номер жандармерии. Софи права. Я — ничтожество. У меня не было никакого желания вступать в борьбу.

— Мсье Лувель? — завопил жандарм на другом конце линии. — Я же просил вас не уезжать из Горда!

— Весьма сожалею, но у меня нет желания торчать в городе, где в меня стреляют! — парировал я. — Я в Париже, и пока вы не арестуете типов, которые дважды на меня нападали, на мое возвращение не надейтесь!

— Я не могу взять под стражу два обгорелых трупа! И вообще, что касается ареста, первый кандидат — вы, Лувель! Я потребовал, чтобы прокурор объявил вас в национальный розыск.

Меня передернуло.

— Вы опознали этих типов? — рискнул спросить я, понизив голос.

— Мсье Лувель, мне очень жаль, но я прошу вас немедленно явиться в ближайший комиссариат полиции и…

Я отключился, не дослушав.